Нынешняя феодальная модель управления Чечней себя исчерпала
На возвращение к светской модели власти в Грозном у Москвы нет ни сил, ни времени. Придется учиться работать с политическим исламом, считает историк и журналист Максим Артемьев.
Судя по всему, одна из основных версий следствия по делу об убийстве Бориса Немцова основана на том, что оно произошло на религиозной почве. Аресты жителей Чечни и предъявленные им обвинения служат подтверждением этого. Так ли это на самом деле, покажет суд.
Но в этой печальной истории имеется не только криминально-юридическая составляющая, но и политическая сторона со своими последствиями.
Главным из которых является то, что нынешняя модель управления Чечней себя исчерпала.
Как известно, в начале 2000-х способом разрешения тянувшегося уже десять лет конфликта была избрана не политика постепенного включения Чечни в правовое поле России, а курс на создание фонда, чей глава был бы связан с руководством страны (конкретно с Владимиром Путиным) вассальными отношениями при главенства принципа «вассал моего вассала не мой вассал». За счет неформальных личных ресурсов глава Чечни обеспечивал и обеспечивает надлежащий порядок и нужный электоральный результат, за что получил полную свободу рук в своих владениях.
В Москве сочли, что построение исламского государства в «мягком» варианте — наилучший выход для Чечни, соответствующий менталитету ее населения. Обязательные платки для женщин, массовое строительство мечетей, упоминание всуе о набожности стали отличительными приметами республики. Постоянное муссирование мусульманской тематики было следствием принципиальной установки не на отделение власти от религии, а на их слияние. Предполагалось, что за счет этого первая будет контролировать вторую.
Но результатом стало взаимовлияние, при котором обратное воздействие религии на власть было ни чуть не меньшим.
Попытка сохранения пресловутой «идентичности» обернулась реанимацией архаичных практик — феномен достаточно подробно описанный в научной литературе. На постсоветском пространстве они действуют как эрзац неработающих светских законов, как фиговый листок «права сильного». Квазирелигиозные установления в формально светском государстве неизбежно начинают доминировать.
Решение о построении «исламского государства-lite» было принято из тактических, а не стратегических соображений. Более того, оно стало лишь следствием желания персоналистского регионального режима (и стоящего за его спиной Кремля) найти опору в массах. Но, как сегодня выясняется, результат получился парадоксальным — борьба с исламскими экстремистами под лозунгом умеренного ислама привела к росту радикальных настроений в стане борцов. Современная Чечня — тот случай, когда крайности сходятся. Точнее, изначально не имелось противоположных точек зрения, обе противоборствующие стороны расходились не в каких-то идеологических вопросах, служивших лишь маскировкой, а в том, кому будет принадлежать полнота власти со всеми вытекающими. Как известно, нынешний чеченский режим напрямую происходит от той части боевиков, которая проиграла схватку за власть и потому сделала ставку на Москву. Ахмад Кадыров был как муфтий Чечни, ни больше, ни меньше.
Впрочем, нечто подобное уже проходили все республики Северного Кавказа.
Вспомним попытки Руслана Аушева (советского офицера-коммуниста, ветерана афганской войны, Героя Советского Союза!) запретить мужчинам работать гинекологами и ввести многоженство в Ингушетии. От наплыва исламского экстремизма и разгула терроризма это не спасло, да и карьере Аушева не поспособствовало. Поэтому тот факт, что среди верхушки чеченских силовиков появляются экстремисты, готовые к вооруженной борьбе «за справедливость» как они ее видят, вовсе не удивителен.
Важнее другое: теперь Кремлю необходимо научиться работать с политическим исламом, ибо одно дело «шайтаны» в горах или подполье, другое — вполне лояльные ему местные правоохранители, похоже, даже не видящие противоречия в собственной позиции — служить светскому режиму и восклицать «Аллах акбар!» Обратно ситуацию не развернуть, чеченский феод строился на основе мусульманской идентичности (с сильной клановой составляющей по факту), а на возвращение к светской модели у Москвы нет ни сил, ни желания, ни времени. Поэтому остается один только путь — осторожно и кропотливо выводить политический ислам из «серой зоны». Прежней ситуации, вполне устраивавшей Кремль, когда «свои» хорошие мусульмане воют с «чужими» плохими, и на кой-какие шалости первых можно закрывать глаза, и все вроде остается в рамках федеральных законов в целом, уже не будет.
